Сегодня, 8 января 2014 года исполнилось 30 лет со дня блаженной кончины прот. Всеволода Шпиллера.
О. Всеволод был настоящим старцем, очень мудрым духовником, замечательным проповедником, европейски образованным человеком, талантливым во всех отношениях.. В молодости он воевал в рядах Белой армии, чудом не погиб, эмигрировал в Болгарию, получил богословское образование, вернулся в Россию и больше 30 лет прослужил в храме свят. Николая в Кузнецах. Его не раз хотели перевести на другой приход. Однажды священник, назначенный на его место, умер в такси по дороге в храм и о.Всеволода не стали трогать. О. Всеволод был в переписке с удивительным прозорливым старцем, великим святым 20 века, исповедником, иером. Павлом (Троицким), во всем слушался его, хотя сам имел высокие духовные дарования. О. Павел очень любил его проповеди.
Ученики о. Всеволода: прот. Владимир Воробьев, прот. Николай Кречетов, прот. Александр Салтыков, прот. Валентин Асмус известны не только в Москве и России, и многое, наверное, могут рассказать о своем духовном учителе. Я видел о. Всеволода всего два раза, но он в моей жизни сыграл очень большую роль и я хотел бы в день его памяти с благодарностью вспомнить о своем личном опыте общения с ним.
Первый раз я увидел о. Всеволода на амвоне храма в Кузнецах из притвора. Отмечали юбилейную дату его жизни, он принимал поздравления, я тогда ничего о нем не знал, случайно зашел в этот храм и по своему духовному бесчувствию ничего особенного не заметил. Вторая встреча с о. Всеволодом произошла в алтаре этого храма 30 лет назад в годовщину смерти его супруги, матушки Людмилы. Я тогда был уже священником в Московской областной епархии и не мог, по правилам того времени, сослужить в московских храмах. Не всегда тогда позволялось священникам даже причащаться не в своем храме, но я в тот день удостоился возможности причаститься на литургии, которую возглавлял о. Всеволод. Служба была удивительно благодатной! В алтаре — благоговейная тишина. Глубокая, сосредоточенная молитва о. Всеволода, проникновенное произнесение возгласов; трепетное, почтительное отношение к нему всех сослужащих и находящихся в алтаре, все это и еще то, чего не опишешь словами (м.б. чувство особой близости к Богу) — произвело на меня неизгладимое впечатление. До сих пор помню, как стоит на горнем месте о.Всеволод, придерживаясь рукой за семисвечник, помню его прямой, внимательный, пристальный взгляд; богатый, мягкий тембр голоса, интонации его правильной речи. Помню, как он после причастия немного смирял пытливого, все время что-то спрашивающего диакона: » А зачем тебе знать имя этого человека? Ты что о нем молиться будешь?»
Один священник, который сделал о. Всеволоду очень много плохого, подсел к нему в алтаре и стал говорить, что он молится о его почившей матушке, а о.Всеволод взял руку этого священника, причинившего ему так много скорбей, и поцеловал ее.
После причастия в алтаре я единственный раз сумел поговорить с о. Всеволодом. О. Владимир Воробьев рассказывал о. Всеволоду обо мне и моем сельском приходе. О. Всеволод сказал ему, что у меня в моем сельском приходе «не тот дух». Я тогда допускал много новшеств и своеволия, ко мне приезжала молодежь из Москвы, было много суеты и разговоров, но на душе у меня было неспокойно и порой очень тягостно. И я очень хотел спросить у о. Всеволода, что надо сделать, что бы на приходе был «тот»- правильный дух. О.Владимир меня представил о.Всеволоду и я задал свой вопрос. «Дух на приходе, — сказал о. Всеволод, — «зависит от того, как часто прихожане причащаются.» К тому времени я своевольничать перестал, убоявшись его обличения, молодежь с двумя своими лидерами отошла от меня и, наверное, о. Всеволод решил мне не говорить о моих ошибках, а дать общее наставление на будущее, подчеркнув важность общего участия в Евхаристии. В то время, когда на Пасху в храме Московской духовной академии не причащали НИКОГО!(я свидетель!), это было важно. Помню еще, как о.Всеволод скорбел и молился об упокоении своей супруги, которую он очень любил.
Проповеди о. Всеволода, которые я слушал в магнитофонных записях, значили для меня очень много. В них я тогда почувствовал живую богословскую систему взглядов, они многое открыли для меня. Я тогда служил в Гребнево и помню как зимой прятал под зимним пальто довольно большой по современным понятиям магнитофон, надевал наушники, маскируя их шарфом и зимней скуфьей и в валенках шел в лес. Гребнево было местом, куда священников посылали под надзор настоятеля, старосты и тех, кто внимательно следил извне за церковной жизнью, поэтому надо было маскироваться. Я помню удивительно радостное чувство, которое охватывало меня временами, когда я слушал проповеди о.Всеволода. Чувство прикосновения к духовному миру, открытия тайны, близости Бога. Я вспоминал описания того, что чувствовали апп. Лука и Клеопа, когда слышали слова неузнанного ими Христа : » не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге…»(Лк. 24,32). В моем сердце творилось что-то похожее.
После кончины о. Всеволода я часто приходил на воскресные всенощные в храм свят. Николая в Кузнецах. Расписание в подмосковном храме, куда меня тогда перевели, было так составлено, что я должен был бывать там вечером в субботу один раз в две недели, и я в свободные субботы приходил помолиться в Кузнецы (служить тогда в чужом храме было нельзя). Как же мне было хорошо на этих всенощных! Я даже думал: может это прелесть? Все, что мучило, тяготило меня — отходило и исчезало. Слова богослужения доходили до ума и сердца. Молиться было так легко и радостно, что было жалко, что служба скоро кончится. Особенно радостным было время полиелея, когда все выходили на середину храма, а я один оставался в алтаре. Слова воскресных тропарей по непорочных радостью отзывались в моей неустроенной душе. И все это, не смотря на то, что пел правый обычный хор с невоцерковленными певчими, что среди служащего духовенства не находилось близких мне людей. Было удивительно радостно, тихо, покойно, утешительно! После службы я, обновленный, шел домой, возвращаясь в обычную суету, но память об этих службах хранилась в сердце и утешала душу. Как мощи святых подают исцеления, как тень апостола Павла помогала больным, как его опоясания исцеляли от недугов; так храм, где о.Всеволод молился и совершал литургию столько лет, хранит особую благодать. О. Павел ( Троицкий) как-то писал о.Владимиру Воробьеву после одной из литургий в Кузнецах о том, что он, живший в сотнях километрах от Москвы, и о.Всеволод, к тому времени почивший, СОСЛУЖИЛИ на литургии. А возглавлял службу о.Всеволод.
Но больше всего я благодарен о. Всеволоду за то, что у меня есть духовник. Мой предпоследний духовник сказал, что он больше не может мною руководить и что мне нужно искать более опытного наставника. Мне рекомендовали разных духовников, один отказался, другой мне был не очень по душе, третий сказал, что о. Всеволод не благословил его быть духовником у священников. Отсутствие духовника переживалось мною очень мучительно. Я поехал на могилу к архим. Тавриону (Батозскому) в Елгаву под Ригу. Он очень много значил для меня. Я приехал в пустыньку почти сразу после своего крещения, а затем регулярно бывал там, старался исполнять все, что он мне говорил. Когда я спрашивал при жизни о. Тавриона, к кому мне обращаться, если его не будет, он говорил: приезжай ко мне на могилку и все рассказывай.
В пустыньке меня ожидало искушение: не пустили в гостиницу и попросили подойти попозже,так как ожидали приезда архиерея. Я несколько часов гулял на сильном морозе по лесу и очень замерз. На следующий день послужил панихиду на могилке о. Тавриона, но утешения не получил. В Москве сходил на Даниловское кладбище, служил панихиду на могиле блаж. Матронушки, но духовник не нашелся.
Перед Рождеством меня постигло еще одно испытание: перевели на новый приход. Это был мой первый перевод и переживал я его очень болезненно. Помню, что на ночной праздничной литургии я стоял справа от настоятеля, а на престоле с моей стороны было изображение Спасителя, несущего крест, и настроение у меня было как в Страстную Пятницу. Первая моя литургия на новом приходе была 7-го января, на Рождество, а 8-го отошел ко Господу о.Всеволод Шпиллер. Я не смог быть на отпевании из-за своей чреды в новом храме и пошел на литургию в Кузнецы на 40-й день. Служить, как священник из области, я не мог, но готовился причащаться. Я стоял в небольшом коридорчике, который вел от южной диаконской двери в алтарь, и молился, просил о.Всеволода послать мне духовника. Я приник к полу и горько плакал о своем духовном сиротстве, которое особенно остро чувствовалось на новом приходе, где все были мне чужие.
Очень скоро после этого меня пригласил к себе о. Владимир Воробьев и прочитал мне строчки письма о. Павла (Троицкого). Написано было примерно следующее: «Что ты гоняешь о. Аркадия, как футбольный мяч? ( о. Владимир рекомендовал мне разных духовников, но мое общение с ними не складывалось.) Прими его, исповедуй. У Агрипины Николаевны остался подрясник о. Всеволода. Пусть отдаст его о. Аркадию.» О.Владимир сказал, что кажется все подрясники о. Всеволода уже раздали, но раз о. Павел так пишет, надо поехать к Агриппине Николаевне, келейнице о.Всеволода.
Мы поехали на Сокол, на квартиру о. Всеволода и о. Владимир не успел ничего сказать, как Агриппина Николаевна чуть ли не с порога стала говорить, что она знала про «какого-то о. Аркадия» и хотела его увидеть, что бы передать последний оставшийся белый полотняный подрясник о.Всеволода. Так по молитвам о. Всеволода и по благословению о. Павла я обрел духовника.