В течение сего лета были со мною два случая, от которых едва не лишился я жизни своей, а именно однажды родительница моя пошла за чем-то на реку, ибо квартира наша была на самом берегу реки, куда и я за нею побежал, и близ самой реки на бережку стал я собирать и класть себе в подол разные маленькие камешки и раковинки; и еще, нагнувшись, хотел из воды достать камешек, и бултых головою в воду. Но Господь, храняй младенцы, спас меня от потопления, ибо родительница зараз схватила меня за рубашонку и вытащила, и понесла меня домой на руках своих плачущего; и когда обсох я, тогда поучила меня прутом, чтоб я не смел без спроса бегать за нею.
А второй случай был такой: гулял я за воротами на улице с мальчиками, которые были сверстниками мне, а некоторые и старше меня; и они завели меня на пус¬тырь, на котором росла крапива, репейник и белена, и нарвавши с белены головок с семечком, заставили меня есть, говоря: «Ешь, брат, это – мак». И у меня от этого ядовитого зелия сделалось лицо и все тело красное, как кумач. Я чувствовал внутренний жар, тоскливость и бред, повторяя те самые слова, которые говорил я, гулявши с ребятами и евши белену, — что продолжалось целые сутки. Но меня поили парным молоком, и я по милости Божией остался жив. После сего случая я уже боялся выходить за ворота, чтобы не случилось со мною подобного, и если когда посылали погулять меня, то я отказывался, говоря, как умный: «Там ребятишки-озорники кричат и бранятся, и если с дураками свяжешься, то и сам дурак будешь». Почему, не выходя за ворота, находил себе удовольствие разгуливать на дворе своем и в огороде, где однажды, выдернувши себе из грядки морковку, стал есть, и она так мне показалась сладка, как сахар; и я думал тогда: «Когда бы был я богат, тогда ел бы я всегда морковь». О сем невинном желании своем сказал я родительнице своей, которая, улыбнувшись, обещала мне каждый год засевать морковью целый огород, и я восхищался будущему своему блаженству, что буду всегда питаться морковкой.